поангститься?
Удар в сердце
Сражение все же потребовалось. Но… Удар в сердце – это так просто, когда у твоего оппонента больше нет его способностей, а рейацу исчезающе мала. Даже оружия у твоего противника, по сути дела, нет. И спрятаться в мире, открытом его хозяину, невозможно.
- Кога... помоги...
Кога стоит на воздухе в метре над толщей воды и с любопытством смотрит на барахтающегося внизу занпакто.
- Ты знаешь, что мне нужно,- говорит он бесстрастным голосом, и эта бесстрастность вымораживает все чувства. – Полное подчинение, Мурамаса.
Лицо Мурамасы опускается под воду, но он снова выныривает, пытается плыть, пытается протянуть руку, чтобы зацепиться за что-нибудь, но его ногти только бесполезно царапают отвесную уходящую под воду поверхность – они здесь скорее помеха, чем помощь. Не за что зацепиться. Кто придумал эти колонны? Он отлично знает, кто. В какой-то момент он перестаёт сопротивляться, тело наливается свинцовой тяжестью, и через какой-то миг он уже не в силах удерживать голову на поверхности. Вода накрывает его. Что ж, когда-то это должно было закончиться.
Там, в глубине этой воды, за этим светом, его сознание, поднятое из этих же глубин позвавшим когда-то его шинигами, вновь растворится. Внезапно покой кажется таким притягательным - ещё чуть-чуть, и его можно будет коснуться.
Удар кулаком по лицу возвращает его к действительности. Похоже, его вытащили из воды, и он даже не заметил, когда.
Он не хочет этих рук, не хочет реальности, он хочет растворяться в белом, откуда его выдернули с грубой жестокостью.
- Я не нужен тебе... дай... умереть....
И ещё:
- Я не буду... тебе... подчиняться...
Это выглядит просто смешно. На теле зампакто, кажется, нет ни одного живого места, он даже рукой двинуть не в состоянии, и простая попытка повернуться или напрячь мышцы заставляет мир перед глазами чернеть. Но постепенно возвращаются ощущения, и мысли начинают нестись вскачь. Рука, которая его держит – вот она, тёплая и живая, Когина, разве не об этом он мечтал всё это время? Увидеть, коснуться, позволить завлечь себя этой прекрасной рейацу, от которой всё тело начинает легонько звенеть, как при очередном предвкушении битвы, давая ощущение лёгкости и чувства, что все мечты становятся реальностью, пока он рядом с ним. Сказать, наконец, снова: «Кога, ты же знаешь, я твой душой и телом, и всегда был, и за тебя я отдам всё, что угодно». Так просто сдаться. Так просто сказать: «Возьми всё, я сам этого хочу; и мне не надо ничего взамен». Так просто, что он слегка прикусывает себе губу, чтобы случайно этого не произнести.
Кога видит, что зампакто пришел в себя и осторожно кладёт его на верхушку колонны. В ту минуту, когда он увидел, как лицо Мурамасы начинает накрывать толща воды, он действовал исключительно на рефлексах. Да, он, повинуясь внезапному порыву и страху потерять навсегда, будь он неладен, в последний момент бросился к тонущему занпакто, хотя и не намеревался это делать, вытащил его и привел в чувство весьма действенным способом. Но порыв прошёл, и теперь он не знал, что делать. В своей попытке вернуть свой меч силой он дошёл до самых крайних пределов, каких только возможно. Что делать дальше, если зампакто даже находясь на грани неминуемого уничтожения отказывается ему подчиниться? Он не знает.
Поэтому просто разворачивается и уходит. Он хочет обдумать случившееся в одиночестве.
Мурамаса, разумеется, понимает его неправильно.
---
Рейяцу восстанавливается медленно. Очень медленно. Спустя пару дней всего-то, что смог занпакто, было слегка приподняться и перевернуться на бок. Ни о каком возврате в реальный мир не было и речи. С одной стороны, это не было проблемой. Он ждал дольше, много дольше, столетия, ожидая момента, когда у него хватит сил материализоваться из запертого внутреннего мира вовне, когда он хотел распечатать Когу. От умел ждать. Но сейчас собственная беспомощность не шла ни в какое сравнение с тем, что он испытывал тогда. Ведь тогда у него была цель, и в стремлении её достигнуть он был летящей стрелой, не замечающей препятствий. Сейчас всё было по-другому. Сейчас не было… ничего. И ситуация, в которую они оба были поставлены, тоже была идиотской.
- Сейчас способности твоего меча запечатаны, а его рейацу сведена до минимума. Мы снимем печать, если ты наконец полностью подчинишь себе свой меч. Мы должны быть уверены, что сила Мурамасы будет находиться под строгим контролем, и он не сможет больше вырваться на волю и диктовать условия тебе… и Сейретею.
- Но… подчинить себе меч с запечатанными способностями? Я могу сделать это одним-единственным кидо, даже сражения не потребуется. Что может быть глупее?
«Они говорят при мне, как будто меня нет. Как будто и не было этих шестидесяти лет, за которые я прожил среди них целую жизнь. Когда ко мне в конце концов стали относиться как к автономной личности, а не как к обычному зампакто, который неотделим от хозяина. И теперь… теперь всё возвращается. Хозяин вернулся, и теперь я для них приложение к нему, которое надо охранять и контролировать… и следить, чтобы оно случайно не вырвалось. Почему? Или они всегда так обо мне думали, а я просто не замечал? Нет. Даже Ямамото снисходил до разговоров со мной, когда я был заперт в их паршивой тюрьме. И обращался по имени. А теперь снова «меч», «контроль» и «ты, Кога, будешь отвечать за его поведение, чтобы он ничего не натворил снова»… А ведь я сам говорил похожие слова, когда объяснял шинигами причину этого шутовского восстания. И они все верили. Но тогда я и помыслить не мог, что в моих словах может быть хоть толика смысла. А теперь я сам начинаю думать то же самое, но на полном серьёзе, как будто я сам попал под собственные чары. Какая ирония.»
- Мурамаса! – прямое обращение к нему прервало его размышления. Похоже, он ушел в себя настолько, что потерял нить слушаемого разговора. Он поднял голову, снизу вверх глядя на Когу, потом медленно встал. Он так долго ждал момента, когда наконец снова увидит Когу. Теперь же он видел, что Кога прощён и принят. Он не знал, как это произошло, но это определённо было так – никто в Сейретее не собирался держать на Когу зла, а его прошлое было забыто. «Многие, наверное, даже сочувствовали ему как шинигами, которого по молодости лет сбил с шинигамского пути истинного собственный зампакто, - подумал Мурамаса, глядя на прекрасное молодое лицо Коги, которое, казалось, ничуть не изменилось за всё это время. – Ерунда, это даже и к лучшему. Он по-прежнему силён и прекрасен, а целая жизнь в Генсее, похоже, сняла с него всё безумие. Интересно, как он её прожил? Нам нужно остаться наедине, поговорить. Посидеть где-нибудь в лесу, сходить в дальние помещения двенадцатого отряда, где я покажу ему всё то интересное, что за это время нашёл. Всё наладится, нужно только время.»
Он представлял этот момент воссоединения по-разному; но, определённо, не так.
Кога протянул к нему пустые ножны. В его голосе не было ни тени сомнения, что сказанное тотчас же будет исполнено, когда он произнёс:
- Возвращайся.
«И всё?»
Глаза Мурамасы расширились. Он рефлекторно отступил на шаг.
- У тебя очень своенравный занпакто, Кога, - в словах, произнесённых Ямомото, не было и тени насмешки. - И этим он очень похож на тебя.
«Ксо…- подумал Кога. - Похоже, это будет сложнее, чем я думал»
- Я подчиню его своей воле, сотайчо, - кланяется он Ямамото. Затем, пристально глядя в бездонные аквамариновые глаза своего зампакто, медленно убирает меч в ножны, и Мурамаса чувствует, как его тело начинает растворяться в воздухе.
Внутренний мир ударил его оглушающей пустотой.
--